Каждый знает, что введение – самая важная часть любого хорошего рассказа. Иначе кто будет читать или слушать историю, которая не может заинтриговать с самого начала или не может заставить ждать её продолжения с ненасытной жаждой? Да и кто оценит по достоинству рассказчика такой истории? Сдаётся, что это – более чем не самые подходящие мысли в такой ситуации.
Так с чего же начать?
Виктор, герой нашего повествования, мужчина двадцати восьми лет, чуть сгорбившись, сидел в небольшой комнате, освещаемой одной лишь свечой. Того тусклого света, коим одаривало подрагивающее пламя, вполне хватало по мнению темноволосого мужчины, что наблюдал за этим самым пламенем. По злато карим глазам можно было с уверенностью сказать, что Виктор находился далеко за пределами этой комнаты, где-то в своей вселенной, галактике, куда доступ закрыт для всякого, а открыт только для одного. Он с уханьем откидывается на спинку простенького деревянного стула, слегка опрокидывая голову назад. В поле зрения тут же попадает шкаф со множеством ящичков, некоторые из которых закрывалось на замок, для большей безопасности скорее от самого себя, нежели от кого-то. Поскольку в этих самых ящичках с засовами под ключ, хранились коробочки недозрелого снотворного мака, непосредственно морфин и прочие анальгетики, к которым нужно было прибегать с огромной осторожностью.
В прочих ящичках располагались остальные травы, а на полочках стояли склянки со снадобьями, с белыми этикетками, указывающими от чего лекарство.
Виктор лечил ароматическими веществами. Хорошо разбираясь в лекарственных травах, он умело использовал огромные целебные силы, заключенные во множестве всеми пренебрегаемых растений – в девясиле, в белой и вечнозеленой крушине, в черной калине, бородавнике, в пажитнике; он лечил от чахотки росянкой, пользовался, сообразно надобности, листьями молочая, которые будучи сорваны у корня, действуют как слабительное, а сорванные у верхушки – как рвотное; исцелял расстройства желудка, при помощи добавления порошка полыни в еду больного; корни, стебли, листья первоцвета оказывали общеукрепляющее витаминное действие, улучшая функции надпочечников. У него были лекарства на всякие случаи. Ожоги он исцелял кожей саламандры или пчелиным воском. Прикладывал ватку, пропитанную настоем очанки на воспалённые глаза. Сам делал перегонку и сам же продавал универсальные снадобья на рыночных площадях.
Виктор пользовался славой хорошего лекаря и хорошего фигляра; само собой разумеется, что его считали и чародеем, но лишь отчасти, ибо прослыть приятелем тёмных сил в то время было небезопасно. Но это не останавливало Виктора и его пристрастия к фармакопее и лекарственным растениям, которыми мог и навлечь на себя подозрения, собирая травы в непроглядных тёмных чащах. Кто-то из знакомых Виктора, в шутку, но всё же, утверждал, что мужчина продал душу дьяволу взамен на способности к врачеванию. На такие смелые утверждения шатен лишь учтиво улыбался, отшучиваясь, что никакой бес не пошёл бы с ним на сделку.
Виктор мастерски владел монологом. Он не любил разговаривать с другими, но при этом, как и любое другое существо социальное, имел потребность поговорить с кем-нибудь, при этом не желая никого видеть. А слова зудели в горле, скребли по стенкам, норовя выскользнуть с языка. Из этой дилеммы он нашёл решение, как разговоры с самим собой. И правда, не было слушателя лучше, чем он сам себе. А благодаря ораторским способностям, у него появлялось куча желающих послушать монологи, а после приобрести и самодельные зелья за определённую плату.
Виктору на роду было написано быть печальным. Ему стоило огромного труда улыбнуться, а особенно искренне, и никогда не удавалось заплакать. Он не умел находить утешение в слезах и временное облегчение в веселье. Часто придавался меланхолии, но всячески пытался занять голову новой информацией о лекарственных растениях, выдумывая новые рецепты. Всяко лучше, чем пускать в свою голову сокрушающие мысли, а после с содроганием смеяться: человек, лечащий других людей, себе желает смерти.
С таким талантом к исцелению больных Виктор незамедлительно был замечен одним знатным графом, носящим на голове жемчужную корону, зубцы которой перемежаются с небольшими земляничными листьями. Виктор отказал ему в предложении быть личным лекарем при дворе, ссылаясь на то, что тут, внизу, среди людей обычных, ему самое место. Здесь он мог позволить себе уединение, распоряжаясь своим временем так как угодно ему одному.
За окном начинал алеть рассвет, что ознаменовал час вылазки за бузиной чёрной, настой из цветков которой применялся при ангине и ларингите. Темноволосый мужчина перекинул кожаную сумку через плечо, в которой покоился небольшой ножичек для удобства сбора трав, потушил свечу, вышел из своего дома, заперев дверь на ключ. Он быстрым шагом пересекает улицу за улицей, перекрёсток за перекрёстком, не замечая никого на своём пути, строго держа свой курс, благодаря великий пожар, что поглотил Лондон и вместо градостроения теперь на улицах было чуточку просторнее. Он идёт так около сорока минут, глядя ровно перед собой, ни вниз, ни вверх, строго перед собой, пока не пересекает границу Сити, оказываясь на окраине города. Ещё немного и вот он лес, где спрятано множество лекарственных растений.
Он молчаливо пробирается сквозь неприступную чащу. Ветки кустарников царапают кожу рук, оставляя на тех ярко-красные царапины, но это не останавливает Виктора, продолжающего идти вперёд, к месту, где уже виднеются белые соцветия с гроздьями черных ягод бузины. Землю под ногами окропляли карминовые капли крови, но даже так, Виктор продолжал идти, напрочь не замечая ран.
Помимо всего прочего, он так же практиковал и саморазрушение. Виктор вполне осознанно пил по утрам кофе, зная, что кофеин вызывает у него панические атаки, а после выпивал кружку обжигающего глотку напитка, и в обед. Порой, переходил дорогу, не смотря по сторонам. Принимал слишком горячий душ. Избегал зрительного контакта с зеркальным отражением или высмеивал проблемы, вместо того, чтобы покончить с ними. Иногда саморазрушение достигало своего апогея: не так давно это была передозировка снотворным, а теперь это порезы на коже, оставленные ветками дикого шиповника.
Но, тело заставляет встрепенуться шорох, донёсшийся совсем неподалёку. Виктор замирает, посчитав, что это может быть лесной зверь, и хорошо, если это окажется безобидным зайцем, а не свирепым диким кабаном. Шорох повторяется, а глаза сами находят источника шума, чуть расширяясь от увиденной картины. В паре метров от него самого был юноша, весь потрёпанный, но красивый: рыжие пряди, ниспадающие к хрупкой шее, перетянутой кожаным ошейником; ярко лазурные глаза, в которых кажется отражалось само небо; под слегка изношенной рубашкой скрыт крепкий торс и по-женски изящный изгиб туловища; тонкие ноги, обтянутые тугими брюками – чёрными, узкими, но непременно со стрелкой; а бедра эти – можно обхватить рукой и сомкнуть пальцы – слишком худые; руки с изящными пальцами, упакованные в тёмную материю.
— Кто ты? И что здесь забыл? — выйдя из оцепенения, вызванного этой красотой, спрашивает Виктор осторожно, дабы не спугнуть юношу.